Хорст Кэхеле
Резюме: Исследование описывает анализ депрессивной женщины 32 лет, состоящей в садомазохистских отношениях, которые в процессе анализа раскрываются как бессознательная компенсация за участие ее отца в Холокосте. В ходе анализа переноса можно проследить, как глубоко вся жизнь пациентки была проникнута нацистской ролью ее отца, в чем она прежде никогда не отдавала себе отчета. Анализ дал ей возможность встретиться со своей семейной историей.
Потомки отцов СС не часто являются объектом исследования по многим причинам; еще реже о них говорят в психоаналитической терапии. Этот клинический отчет описывает сложный путь дочери офицера СС, служившего в убежище Гитлера в Оберзальцберге. Родившись в 1945 году, она не была непосредственно вовлечена в деятельность ее отца в нацистской системе, но посредством бессознательной контридентификации ее личное развитие было окрашено глубоким отвержением политики и оправдывающейся манерой поведения в представленных интимных отношениях. К концу анализа психоаналитическая терапия паттернов ее шизоидных отношений позволила пациентке принять факт о роде занятий отца посредством запроса о нем в военный архивный центр США в Берлине.
Тридцатидвухлетняя пациентка, психолог консультационного центра, подала заявку на психоаналитический тренинг два года назад и получила отказ. В течение последующих месяцев она чувствовала себя униженной этим событием, и все стало еще хуже, когда она узнала, что ее коллега, знакомый со времен учебы, был допущен. Это сокрушило ее еще больше, так она считала его достаточно заурядным. В результате у нее развилась тяжелая депрессивная симптоматика, что негативно повлияло на ее профессиональную деятельность. В то время как она нуждалась в аналитической помощи, две ее коллеги уже провели первичное интервью (пациентка не знала о том, что они участвовали в психоаналитическом тренинге). Тренинговый комитет не дал своего согласия на включение пациентки в анализ, так как посчитал, что такая констелляция была не лучшим решением. Таким образом, пациентка была направлена ко мне. Оба интервью характеризовали ее как приятную, элегантную, но все же сдержанную особу.
Когда она пришла впервые, я увидел в высшей степени привлекательную женщину, элегантно одетую в черное, со светлыми волосами и серебряными браслетами и кольцами. Она выглядела безупречно.
Ее оправдывающаяся самопрезентация была прекрасно составлена и профессионально проработана. Она смогла рассказать о том, что отказ в психоаналитическом тренинге стал последней каплей.
Все началось, когда она покинула немецкий город, где она «прекрасно проводила время с друзьями». Она переехала, так как профессиональная карьера ее мужа привела их в маленький городок недалеко от Ульма. В большом городе, когда она проходила специализацию по психологии, у нее было много приятных эротических и сексуальных отношений с мужчинами, включая того, кто впоследствии стал ее мужем. Пара жила несколько лет в одной квартире прежде, чем они поженились. Она выбрала его среди многочисленных поклонников, так как только с ним могла разделить интенсивное удовольствие от циничных замечаний по поводу всех и вся. Она рассказала мне, что выросла в маленьком альпийском городке и была старшим ребенком светловолосой, красивой, избалованной и очень молодой матери и светловолосого, красивого офицера СС, который служил телохранителем Гитлера в Оберзальцберге, его горной резиденции. Позже я узнал, что ее мать была единственной дочерью в богатой семье торговцев-католиков («первый адрес в городе»). Она начала отношения с солдатом СС вопреки воле родителей, когда ей было 16, в 1944 году. Со временем я понял, что для этой баварской, глубоко католической и преданной интересам нации семьи, вести бизнес с нацистами из Оберзальцберга и вступать с ними в интимные отношения было не одним и тем же. Увы, можно было подумать, что 16-летняя светловолосая и красивая девочка-подросток действовала из соображений выгоды для семейного бизнеса.
Тот час же мне пришло на ум, что ее красота черного ангела смерти (так как она напоминала мне фильм с Жаном Маре «Орфей») – эта сияющая, но все же жесткая чернота ее одежды будет связана с этой предысторией. Но я узнал, что она родилась в 1946 году, спустя год после падения нацистской Германии. Так что в целом это было не простой связью. Когда все закончилось, ее отец, которого она однажды охарактеризовала как психопата – примитивное животное, которое не научилось ничему, кроме как убивать, скрылся. Он избежал всех политических чисток, никогда не был подвергнут денацификации, но он должен был поддерживать связь с ее матерью. Позже, в процессе аналитической работы пациентка стала понимать, что даже ее добрый дедушка-католик должно быть был вовлечен в операцию по спасению отца и очистке его репутации. Пациентка родилась спустя 18 месяцев после капитуляции Рейха, ее восемнадцатилетняя мать, которая жила вместе с безработным мужем в Хайдельберге, была на финансовом обеспечении своих родителей – дедушки и бабушки пациентки.
Воспоминания о раннем детстве были оформлены послевоенной обыденностью буржуазной жизни в маленьком городке, откуда она была родом. На первом этаже большого дома рядом с рыночной площадью был магазин, дедушка с бабушкой жили на втором этаже, а на третьем этаже жила семья пациентки. Два года спустя, в 1948 году, у нее родился брат и по причинам, которые неизвестны пациентке до настоящего времени, она переехала на этаж дедушки с бабушкой. Она предполагает, что она была очень капризным младенцем, все время кричала, а затем стала непослушным ребенком, когда начала ходить, в то время как ее мать не смогла адаптироваться к радикально изменившимся обстоятельствам. Ее блестящий в черной униформе любовник превратился в офисного клерка и так и остался предан своему бывшему идеализированному вождю. Он был зависим не только от финансовой поддержки родителей жены, но, вероятнее всего, так же и от их молчания касательно его предыдущей профессиональной деятельности.
Переезд пациентки на этаж дедушки и бабушки стал паттерном ее жизни. Она предполагает, что мать была рада веской причине избавиться от нее и отослать ее, так как она была «наказанием». Это событие вызвало интенсивную зависть к брату, что также стало предметом обсуждения в нашей аналитической работе2.
Дедушка с бабушкой укрепляли ее веру в то, что только хорошая девочка достойна любви. Они постоянно повторяли: «Если ты не будешь вести себя хорошо, мы отправим тебя назад к маме». Что они и делали время от времени, так что пациентка провела свое раннее детство, переезжая между двумя квартирами и двумя разными атмосферами.
Тем не менее, жизнь с дедушкой и бабушкой была намного теплее, чем жизнь с чрезмерно эмоциональными и сварливыми родителями. Дедушка часто рассказывал ей прекрасные истории, покупал ей красивые платья и называл ее «моя прекрасная куколка». Бабушка прививала пациентке строгое отношение к телу, что все еще является традиционным для католического воспитания. Ребенком ей было запрещено принимать ванну без купального костюма, чтобы у нее не было шанса разглядывать себя с греховными мыслями. Однако она помнит чувство, что за ней наблюдают, когда она принимает ванну. Это продолжалось годами. Истории дедушки были полны ангелов и демонов. Он обеспечивал духовную основу для бабушкиных практических аспектов воспитания. Тем не менее, будучи ребенком, она всегда чувствовала заботу и внимание: самой прекрасной вещью было посещение вместе с дедушкой церковной мессы по воскресеньям и ощущение того, что бабушка ей по-настоящему завидовала.
Отношения между ее родителями стремительно ухудшались. Мужчина, кастрированный во всех аспектах, был не в состоянии удовлетворить неутоленный голод незрелой матери. Она постоянно его критиковала, поддерживаемая беспощадным презрением своего отца, так что он оставил свою работу, устроился продавцом и начал заводить романы на стороне.
До пубертата пациентка была скорее гадким утенком. И только в глазах ее дедушки она была красавицей. Ситуация изменилась довольно внезапно, и пациентка превратилась в лебедя с внешностью с картин Боттичелли, которую я попытался описать. Ее разум еще не проснулся, а ее душа была прикована к Богу – одним из ее любимых мечтаний было представлять, найдет ли ей Бог хорошего мужа – когда ее отец открыто вовлекал ее в свой сексуализированный мир. Ее решительный защитный отказ в принятии его возросшего интереса к ней подрывался только в самых грубых ситуациях (например, когда отец привел 14-летнюю дочь в ночной клуб, чтобы опробовать новый танец). Ей удалось организовать этот опыт в рамках взаимодействия дедушкиного «золотого ангела», таким образом отрицая эротические качества этого чрезмерного вливания отцовской любви.
В это самое время ее мать вновь столкнулась со своим незавершенным подростковым периодом в лице своей цветущей дочери-подростка. Обе женщины стали вести себя, как сестры, обе светловолосые и красивые, только с разницей в восемнадцать лет. Пациентка развила очень интенсивное чувственное отношение к своей матери. Она помогала ей одеваться, расчесывала ее волосы и стала для матери источником близости и доверия, в то время как последняя использовала наивность дочери, чтобы разузнать об изменах мужа.
Когда ей исполнилось семнадцать, пациентка впервые испытала очень интенсивное платоническое чувство к нежному молодому человеку своего возраста и воспитания. Для них обоих было понятно, что они вступят в брак девственниками и пожертвуют свою невинность на алтарь таинства супружеской жизни. Эти отношения полностью соответствовали ее католическим учениям, и здесь не было повода для исповеди духовнику, в то время она даже еще не открыла для себя мастурбацию. Параллельно с этим «нормальным» развитием случались описанные выше инцестуозные посягательства, что постоянно усиливало напряжение между супругами.
В конце концов отца выгнали из дома, а пациентка безусловно приняла сторону матери. Затем мать официально инициировала развод. Отец пытался избежать такого развития событий (так как это повлекло бы за собой катастрофические финансовые последствия), соблазняюще вовлекая свою супругу в переговоры. В результате его жена снова забеременела. Все это заставило почувствовать пациентку исключенной, так как она находилась рядом с матерью все последние годы. Она также отклонила все другие «неконтролируемые плотские желания». Затем драма приняла другой оборот: мать обнаружила неопровержимые доказательства того, что отец все время ей изменял. Это вылилось во внезапный, спровоцированный стрессом выкидыш. Тогда-то впервые и возникла сильная ненависть пациентки к мужчинам. Она объявила своего отца мертвым и заново открыла свою ненависть к матери, которая до этого времени была сбалансирована особенной близостью, упомянутой ранее. В возрасте восемнадцати лет пациентка отправилась в город изучать психологию.
Смена маленького городка на большой город вместе с независимостью студенческой жизни, подкрепленной финансово, повлекли за собой значительное изменение ее подростковой личности. Теперь ей захотелось настоящих сексуальных отношений. Ее первый молодой человек был неспособен адаптироваться к новой ситуации. После нескольких неудачных попыток она его бросила и вскоре обнаружила, что урок, который она усвоила с дедушкой, работал так же и с другими мужчинами: «Мне не составляет труда заполучить мужчину, если я его хочу, и я с первого взгляда понимаю, хочет ли он меня».
Частью изменений стала привычка носить черную и исключительно черную одежду. «Я – специалист в черном, – сказала она. – Существует столько тонов черного, так много оттенков». Так мы обнаружили, что репрезентация пациенткой имиджа очень привлекательной и соблазнительной женщины была результатом предательства, которое имело много предвестников в ее жизни. Увы, с этого момента она поменяла пассивную и активную роль местами, теперь она больше никогда не окажется снова в пассивной позиции. Когда эта связь прояснилась, мы поняли депрессивные изменения ее настроения как потерю контроля и идентифицировали ее защитные способы противостоять депрессии посредством инициирования соблазняющих отношений с мужчинами: каждый раз, когда она чувствовала себя одинокой, заброшенной своим успешным инженером, колесившим по миру в командировках, некоторые из ее прежних друзей страстно желали ее утешить.
Спустя год пациентка почувствовала себя лучше и думала о завершении терапии. Когда я указал ей, что она использовала меня, как и всех остальных мужчин в ее жизни, чтобы заполнить пустоту и вернуть контроль, но всячески избегала выяснения причины, по которой она стала таким чудовищным черным ангелом, она переосмыслила цели терапии и продолжила анализ.
В то время как пациентка училась в большом городе, ее все еще молодо выглядящая сорокалетняя мать регулярно приезжала, чтобы провести время карнавала с дочерью. На одном из таких праздников мать и дочь познакомились с бизнесменом, внешне походившем на еврея. Пациентка ярко вспоминает свою уверенность в том, что он был евреем – что позже оказалось ложным предположением – и это убеждение было связано с желанием исправить несправедливость, в которой был замешан ее отец неопределенным, но очень жестоким образом. Это знакомство превратилось в очень насыщенные садомазохистские отношения (помимо прочих связей на одну ночь), которые все еще существовали на момент прихода пациентки в терапию. Чтобы доставить удовольствие этому «еврею», как она продолжала его называть, хотя по факту он был выходцем с Ближнего Востока, она начала покупать экстравагантное черное белье, так как, казалось, ему нравится этот контраст с ее бело-красноватой кожей. Эти отношения были исключительно односторонними, и она никогда не знала, когда он в следующий раз окажется в Мюнхене. Как только он ей звонил, она отменяла все остальное, чтобы провести выходные в преисподней вне времени и пространства. Вначале она была в восторге от этого сексуального опыта, так как он удовлетворял нечто «глубоко внутри меня» – так пациентка сформулировала это позже в терапии. Когда она, наконец, поняла, что в семье ее «любовника-еврея» не было жертв Холокоста, она почувствовала себя глубоко разочарованной. Однако прошло некоторое время, прежде чем это повлияло их отношения. В конечном счете, его восхваление немецкого филосемитизма как чего-то очень выгодного для его бизнеса помогло ей медленно выпутаться из этих отношений. В то время, когда аналитическая терапия только началась, пациентка еще была не в состоянии четко отделиться от этого мужчины. Когда он звонил ей время от времени, ему все еще удавалось склонить ее к сексуальным отношениям, хотя экстатическая составляющая давно пропала. В этих отношениях было нечто принудительное.
Когда на седьмой сессии пациентка впервые рассказала об этих странных отношениях, она вспомнила повторяющееся сновидение, которое впервые приснилось ей после развода родителей: «Отец возвращается в семью, я выталкиваю его обратно. Я удивлена, как мало сопротивления он оказывает, но затем он снова возвращается».
Несколько сессий спустя она рассказывает еще одно сновидение, которое подчеркивает ее отчаянную борьбу против вторжения: «Доктор хочет сделать мне анестезию перед хирургической операцией. Я не знаю, какова причина этой операции. Как ни пытается врач, я не засыпаю и продолжаю говорить доктору, что я все еще не сплю». Пациентка была удивлена этим сновидением, так как у нее никогда не было проблем, требующих анестезии. Наоборот, ей нравилась сама мысль о глубоком сне без сновидений. Однако она не любила, чтобы любовники оставались у нее ночевать, поэтому она их выставляла. Аспект переноса в этом сновидении не нуждается в дальнейших комментариях, кроме упоминания о том, что много лет спустя пациентка смогла сказать мне, что с самого первого момента, когда она вошла в мой кабинет и увидела меня, она знала, что никогда в меня не влюбится.
Какова тогда роль «еврея» в бессознательной ролевой модели отношений пациентки? Я думаю, что она сама указала на функциональную ценность: чтобы аннулировать нечто очень важное. В политическом контексте пациентка не заходила дальше чтения еженедельного журнала «Spiegel» (зеркало), достаточно левоцентристского, и уж конечно не предпринимала никакой активности, чтобы выяснить прошлое своего отца. Она объявила его мертвым и больше никогда его не видела, пока мы не смогли с ней проработать этот вопрос. Вместо мертвого отца она была занята живой жертвой.
Впервые мы столкнулись с полным психологическим значением вытесненного прошлого ее отца на третьем году анализа. К этому времени мы проделали много работы в большинстве своем касающейся основных вопросов ее самооценки, ее чувства отсутствия контроля над пространством и объектами, вследствие чего она занимала защитную позицию и становилась холодной, дистанцированной и чрезмерно контролирующей саму себя.
В это время я сказал пациентке, что летом отправляюсь на 10 недель за рубеж. По некоторым контрпереносным причинам я сказал ей прямо, что еду читать лекции в Университет Чили. Я предполагал, что тем самым хочу извиниться за столь длительное отсутствие, указывая на мой научный интерес. После этого объявления пациентка погрузилась в глубокое и длительное молчание. Спустя некоторое время она произнесла своим наиболее учтивым и отточенным голосом, с которым пришла в терапию: «Итак, и Вы тоже!» Это был не вопрос, а просто утверждение. Я совсем ничего не понял. Все, что я понял, это то, что она почувствовала себя глубоко обманутой и преданной. И хотя я сделал попытку назвать этот аффект и связать его с тем фактом, что это предательство также повлекло за собой чувство покинутости, которое она испытывала столь долгое время, пациентка ушла на 10 минут раньше, сказав: «Я лучше поплачу наедине».
На следующей сессии она смогла спросить меня, зачем я туда еду. Она ясно дала понять, что была убеждена, что я был правым радикалом, поддерживающим диктатуру Пиночета. Оказалось, что ее муж со временем утратил юношеский антиноменклатурный настрой и превратился в твёрдого консервативного буржуа; его отец тоже был нацистом. «Я надеялась, что больше никогда не встречу таких людей». Я указал ей на тот факт, что до настоящего момента, с тех пор, как начался анализ, она ей успешно удавалось избегать встреч с «такими людьми».
Такой сильный шок, вызванный моим сообщением, вероятно, был связан с тем фактом, что такие люди все еще населяли ее разум, но она не могла это признать. Сессия закончилась ее открытием того факта, что Сальвадор Альенде был психиатром и ее предположением, что, возможно, все же есть несколько человек, которые не поддерживают правые силы.
Прошло еще два года прежде, чем снова выпал шанс проработать тени ее прошлого – это было встроено в нашу работу над ее сопротивлением позитивно-эротическому переносу по отношению к аналитику – очень осознанным и хорошо организованным сопротивлением. В конце четвертого года мы обнаружили, что в ее мире репрезентаций мужчины были либо очень мягкими, материнскими, надежными, как ее дедушка, где не допускались открытые эротические аспекты, либо они были жестокими, сексуальными, животными и преступниками. Впервые она приняла мысль о том, что ее отца должны были арестовать за его преступления.
«Какого рода преступления?» – спросил я.
«Преступления, которые он, должен был совершить, чтобы получить работу в Оберзальцдорфе; я имею в виду, это точно было вознаграждение за эффективную работу в концентрационных лагерях».
Затем она вспомнила, как ребенком брызгала его святой водой, полагая, что он отправится в ад, как дьявол; из своих уроков по религии она вынесла, что это был один из верных способов идентифицировать дьявола.
Аналитик: «Кто сказал вам, что он может оказаться дьяволом?»
Пациентка: «Бабушка все время об этом говорила».
Оказалось, что с самого раннего детства пациентка впитала идею о том, что с ее отцом связано что-то плохое; дедушка с бабушкой связывали это с его предосудительным социальным поведением и изнеженными привычками, но она всегда чувствовала, что было что-то еще.
Пациентка расщепила свой мир представлений на хороших и плохих парней и занесла своего отца в последнюю категорию. Шесть месяцев спустя она рассказала сон:
«Я вхожу в комнату отца. Он полусонный в своей постели. В комнате есть душ. Я думаю, надо ли мне раздеться или оставить ночную сорочку на себе, как это делают тайские женщины. Я остаюсь в сорочке и намыливаюсь под душем. Во сне у меня возникает ясное ощущение сексуального удовольствия».
Ассоциативная работа в отношении сна была сосредоточена на ее деятельности, регулирующей близость и расстояние. Она явно боялась, что если она свяжется с аналитиком, то о нем всплывет что-то грязное, или что она потеряет регулирующую власть в этих отношениях.
Следующее сновидение имело отношение к двум любовникам, преследующим ее. Один из них был Эли – «еврей»; второй – ее муж, который отправился за ней в Израиль. Ее первая ассоциация относилась к мужу: он всегда был не тем человеком, не в том месте и не в то время. Во время работы над переносными смыслами этого сновидения ей вспомнился ночной кошмар, который она увидела во время летнего отдыха в маленьком городке.
Ключевое сновидение:
«Я стою на балконе нашего дома и, как в кино, наблюдаю большое количество голых, грязных людей, готовых к депортации. На балконах много людей, так как это бывает во время праздника тела Господня или какого-то другого религиозного праздника, но никто по этому поводу ничего не делает. Я тоже ничего не делаю, но чувствую себя очень плохо».
В своих ассоциациях пациентка вскоре идентифицирует людей как евреев. Себя она чувствует так, как если была кем-то, о ком не заботились надлежащим образом. Далее она продолжает говорить о своей абсолютной абстиненции касательно политики, которую она рационализирует как единственный путь справиться с беспомощностью.
Мы смогли провести параллель между ее отказом от отношений, в которых задействовано два партнера, и ее синдромом активно дезертировать, отказываясь от деятельности связанной с политикой. В этом контексте пациентка подошла к вопросу, должна ли она узнать больше о том, что происходило в концентрационных лагерях. Она вспоминает, как однажды во время ее подросткового периода в маленьком городке она нашла оружие со свастикой на нем. Отец гордо заявил, что он использовал его, чтобы убивать русских. Пациентка продолжала работать над этой темой в течение последующих сессий. Она поинтересовалась у своей матери, как ее отцу удалось выжить в то время, сразу после катастрофы. Семья ее матери обеспечила фальшивый паспорт, чтобы защитить ее и скрыть ее участие. Вопреки воле родителей ее мать последовала за мужем в Хайдельберг. Там довольно много старой гвардии смогли найти способы выжить по соседству с американской армией. Моя линия интерпретаций привела пациентку в замешательство: будучи сама жертвой в неблагополучной семье, она идентифицировалась с жертвами и ей посоветовали скрывать свои истинные чувства. Пациентка много плакала и затем рассказала следующий сон:
«Вчера я наблюдала, как крупный рогатый скот везли на бойню. Простодушие животных, не понимающих, что их ожидает, заставило меня плакать прямо во сне».
Это было чувство, которое она также связала со сновидением о евреях.
Аналитик: «Это Ваше собственное простодушие, Ваше незнание того, что Ваши отец и мать делали с Вами, и что сделало вас такой ранимой. Поэтому Вам пришлось научиться избегать рассматривать всё слишком близко, чтобы не столкнуться с еще одним примером жестокого обращения с Вами и Вашими чувствами».
Пациентка: «Это правда, я знала, что он был в Дахау, но не более, и я никогда не расспрашивала. Я даже ни разу там не была».
Аналитик: «Незнанием Вы пытались себя защитить; в то же самое время Вам надо было защитить себя от мыслей и догадок, что привело к такому способу отчуждения от себя».
Затем пациентка рассказала, что она посещала доктора в своем маленьком городке и заявила: «Разве доктор Менгеле не приехал из Гюнцбурга? Как я могу быть уверена, что он не ставил надо мной эксперименты?»
Моя интерпретация связала острое параноидное чувство с острым периодом в переносе, не стану ли я экспериментировать над ней, заставляя ее встретиться с политическими аспектами ее биографии. Наш эксперимент заключался в том, чтобы выяснить, станет ли возможным убедить пациентку, что ее негативный опыт близких отношений не обязательно должен продолжаться.
Пациентка: «Мне вспомнилась история Маленького принца и Лиса. Маленький принц приручил Лиса, но что произойдет, когда они расстанутся? Не будет ли Маленький принц страдать? Не лучше ли было бы, если бы Принц никогда не связывался с Лисом?»
Я присоединился и продолжил историю:
Аналитик: «Лис сказал Маленькому принцу: цвет пшеницы будет напоминать тебе обо мне. Если я буду тебе нужен, ты вспомнишь обо мне и сможешь вернуться».
Одновременно с работой над подавленными страхами касательно криминального участия ее отца в нацистском режиме, пациентка во многом изменилась, что не осталось незамеченным даже ее коллегами в консультационном центре. Она стала более открытой и расслабленной, менее контролирующей и, к своему огромному удивлению, забеременела. Она была очень удивлена, так как никогда особо не заботилась о контрацепции. Она была убеждена в том, что не сможет зачать. Во время беременности она встретилась со своим отцом, который создал семью с другой женщиной. Он страдал от рака, и было понятно, что долго он не протянет. По крайней мере, она выяснила, что он сейчас заботится о падчерице, а также узнала, что я тоже был заботливым отцом трёх дочерей.
После рождения ребенка – девочки – пациентка настояла на сокращении количества сессий и на работе в положении лицом к лицу. Она снова хотела быть той, кто контролирует, чтобы понять, был ли я надежным человеком.
Это было очевидно. Пациентка двигалась в сторону сильного положительного переноса, который она должна была контролировать. Она заговорила об окончании терапии, поскольку идея о расставании была одновременно успокаивающей и тревожащей. За этим последовала серия сновидений. В сновидениях она всегда была второй по отношению к некой женщине рядом со мной. После работы над этой темой в течение достаточно долгого промежутка времени, пациентка была готова вступить в фазу завершения.
Мы оба были удивлены тяжестью депрессии, которая охватила пациентку. Она была одержима идеей, что снова меня потеряет, что утратит свою привилегированную позицию из-за ребенка, который получит все внимание, которое она хотела бы для себя. Пациентка снова повторяла опыт глубокой утраты, от которой она страдала в возрасте двух лет в связи с рождением ее брата. Мы, наконец, пришли к соглашению: она может продолжать в режиме «кормления по требованию» – это несколько менее аналитическая техника, которая по моему опыту хорошо работает с пациентами, травмированными повторяющимися сепарациями.
Пациентка закончила терапию спустя шесть лет (512 сессий). Год спустя она пришла на консультацию снова, так как у нее были повторяющиеся сновидения. Ей снилось, что она была в газовой камере и слышала, как газ проникал в комнату. Она просыпалась и обнаруживала, что горько плачет. Моей немедленной реакцией на эти очень жестокие сновидения был вопрос, не умер ли ее отец. Он действительно умер, и пациентка отметила, что не хотела присутствовать на его похоронах, когда услышала о его смерти. Вместо этого она начала видеть эти сны. Потребовалось еще шесть месяцев, чтобы проработать вопрос того, чем мог бы заниматься ее отец. Я предположил, что эти сновидения указывали как раз на то, что она боялась обнаружить о своем отце после его смерти. На этой стадии терапии я побудил ее (в сопровождении хорошего друга) посетить мемориальный комплекс в Дахау и активно разузнать о карьере своего отца, что она в конечном итоге и сделала. Впервые в жизни ее запрос в Архивный центр США в Берлине предоставил ей точный отчет о том, чем занимался ее отец в Дахау. Однако он не был в Освенциме, но из-за его физических данных его направили в Оберзальцберг в 1940 году.
Не умаляя его деяний, кошмар о не-припоминании закончился. В конечном итоге, она расстроилась по поводу того, что была дочерью человека, так никогда и не раскаявшегося. Ее мать была крайне недовольна развитием дочери, так что пациентка решила ограничить контакты с ней.
Во время всей этой битвы за воспоминания о прошлом, пациентка отказалась от своей привычки носить черные торжественные одежды. На мой взгляд, этот способ выражения ее слияния с семейным миром, полным вины и разрушения, базировался на личной бессознательной идентификации, состоящей из траура по утрате своей семьи. Ее активное истерическое участие в отношениях с обоими родителями сделало ее восприимчивой к представлениям о смерти, преобладающим в нацистском мире, как гениально выразился Пауль Целан: «Смерть это старый немецкий маэстро».
Библиография:
Thomä H, Kächele H (1992) Psychoanalytic Practice. Vol. 2: Clinical Studies. Berlin, Heidelberg, New York, Paris, London: Springer.
1 Kächele, H. (2016) In the Shadow of the Obersalzberg: Daughter of a SS-officer. In A.Dimitrijewis & A. Hamburger (Eds.) Social Trauma. London. In press.
2 см. Thomä, H. & Kächele, H. (1992) Psychoanalytic Practice. Vol. 2: Clinical Studies. (пациент Käthe X, глав. 2.4.2)
